Иван Дроздов. Унесённые водкой. О пьянстве русских писателей - Страница 8

Индекс материала
Иван Дроздов. Унесённые водкой. О пьянстве русских писателей
Что за наваждение прижилось в людском мире? Откуда сила такая у этого зелья?
«Хорошие писатели — пьющие писатели, а пьющие писатели — хорошие писатели». Это была философия медленного самоубийства
Питейная программа имеет свои профессиональные окраски, она многосложна и колоритна
Чем выше поднимался я из глубин общества, тем больше я ощущал запах спиртного
Нет у народа авторитетных заступников, таких, как раньше: Лев Толстой, Достоевский, Некрасов, Чехов...
Не знал я трезвых писателей
На моих глазах пили и спивались многие поэты
Водка, как напалм, сжигала людей дотла
Вино меняет не только суть творчества, но и сам характер человека ставит с ног на голову
О том незримом страшном урожае, который пожинают водка, вино и пиво каждодневно, каждочасно, — едва ли не в каждой нашей семье
Даже такие высокие персоны, как министр, депутат, — и они, подобно слепым котятам, сту-пают на скользкую дорожку и потом валятся в пропасть
Тихое, культурненькое винопитие незаметно притормаживало все дела, гасило энергию, иссушало ум и душу
Алкоголь быстрее всего выветривает бойцовские качества человека
«Люди впускают в свои уста врага, который похищает их мозг»
Я всё-таки надеюсь: человечество одолеет эту напасть
Шичко сказал точно: люди пьют потому, что их сознание искажено ложными взглядами
Все страницы

На моих глазах пили и спивались многие поэты, однако никто из нас, из друзей, не смел упрекнуть их в этом: нельзя, не принято.

Приехал я в 1953 году в Констанцу, в редакцию нашей военной газеты, на смену молодого журналиста, известного уже в то время поэта. Пощажу его фамилию, — ныне он покойный, не нарушу русскую православную традицию, — однако скажу: искромётно талантлив был молодой офицер, и судьбой, характером был он похож на Лермонтова, но, в отличие от юноши, возвысившего славу России, пил беспримерно и стихи писал лишь в редкие часы просветления.

А пьяный чего только ни вытворял: то в парке под деревом на ночлег устроится — румынский милиционер тогда документы его, деньги и пистолет на хранение возьмёт, то в сильном опьянении взберётся на пьедестал к стоявшему там сотни лет Овидию, скажет: «Подвинься, брат, ты постоял уж тут довольно!» Пивные в той стране назывались бадегами, и больше всего их было на главной улице Мангалии, так поэт, передавая мне письменный стол, жирными чернилами на нём начертал: «Мангалия, Мангалия, бадега и так далее». Шутка хотя и остроумная, но намёк в ней содержался грустный.

Вернулся поэт в Москву и вскоре сгинул. Разное говорили мне об обстоятельствах его смерти, но одно действующее лицо присутствовало во всех рассказах — алкоголь. Кажется, ему не было и тридцати.

Когда говорят: «Нет у нас больших талантов, не народил их в нашем веке русский народ», — мне так и хочется сказать: «Были у нас таланты, много талантов народил русский народ, да не развились они, вернее, не дали им развиться...»

При этом вспоминаются мне до боли знакомые лица, таланты редкие, удивительные — Ваня Лысцов, Саша Говоров, Николай Рубцов, Паша Богданов. Поэты постарше: Борис Ручьёв, Алексей Фатьянов, Алексей Недогонов, Василий Фёдоров... И уж чего тут лукавить, чего скрывать от людей, — теперь-то уж, когда страна сорвалась с обрыва и летит в пропасть, а нам, растерянным и испуганным интеллигентам, народ говорит: «Где же вы были?.. Почему вовремя не забили тревогу, не говорили правду?»

Теперь-то уж признаемся: пили много наши поэты, иных не грех и алкоголиками назвать, а пьяному, известное дело, — до борьбы ли ему? Водка помрачала разум, убивала бойцовский дух. Стихи писали и прозу писали, — много книг выпустили, но о чём эти книги? Какую правду несли народу? Вот в чём вопрос.

Когда я думаю о сильно пьющих братьях-литераторах, вспоминаю их лица, как-то сами собой невольно приходят на память стихи из «Современной песни» Дениса Давыдова:

Был век бурный, дивный век,

Громкий, величавый;

Был огромный человек,

Расточитель славы.

 

То был век богатырей!

Но смешались шашки,

И полезли из щелей

Мошки да букашки.

 

Всякий маменькин сынок,

Всякий обирала.

Модных бредней дурачок.

Корчит либерала...

 

...Нет, он в битвах не бывал —

Шаркал по гостиным

И по плацу выступал

Шагом журавлиным...

 

...И весь размежеван свет

Без войны и драки!

И России уже нет,

И в Москве поляки!

Стихи привёл на выбор, в сокращении, но и в таком виде они звучат пророчески. Таких стихов у наших поэтов вы не найдёте, а если встретите — редко-редко. У поэтов-пьяниц их не ищите, зато количеством продукции они не отстают от трезвых.

Работая в издательстве, я вынужден был почти ежедневно прочитывать вёрстку новой книги перед выходом её в свет. Много встречал авторов одарённых, умеющих круто замесить сюжет и красочно живописать лица, характеры. И редко-редко встречались повести, рассказы и романы, в которых бы выплёскивалась боль народная, обличались пороки общества, насаждаемые власть имущими.

Было такое впечатление, что певцы поют, голоса у них хорошие, но... стоят они на коленях. А между тем, зло обличать могут бойцы отважные, сыны народа верные, патриоты отчаянные... Где эта смелость у поэта пьяненького, вечно алчущего новой рюмки? Какой же патриотизм вы найдёте у человека, чей мозг десятками лет отравлялся алкоголем?

Не говорю о ком-либо в отдельности; упрёк нацелен в общий строй вышедшей из народа творческой интеллигенции, — это о ней поэт Кобзев сказал: «Вышли мы все из народа, как нам вернуться в него».

Не потревожу священных могил, не трону имён праведных, поэтов мужественных, больших и славных, — слава Богу, были у нас, есть и теперь такие. Мои друзья любезные — Игорь Кобзев, Владимир Котов, Борис Ручьёв, Алексей Марков, поэт и великий гражданин Сергей Викулов... Поэзию создавали могучую и гибельность пути показывали, истинное лицо противника называли...

И всё-таки не было у нас пророка, духовного лидера. Не было поэтов, чья каждая строчка, сродни некрасовской, дышала бы любовью к Родине, призывом к борьбе и, подобно прожектору, освещала бы тот единственно правильный путь, с которого народ наш неожиданно и гибельно свернул в 1917-м. И, как мне думается, в ещё большую трясину устремился в 1985-м. Такого поэта в нашем Отечестве из моих современников не было.

Наблюдал я и поэта Первого, — таковым у нас называли Александра Твардовского. Много лет мы работали под одной крышей в здании «Известий», где находилась и редакция журнала «Новый мир». И редко видел его трезвым: всегда в подпитии, и частенько в сильном. Особенно, если встречал его не утром, а днём.

Не могу утверждать: был ли он первым поэтом или нет, — мне, к примеру, больше нравились стихи Игоря Кобзева, Владимира Котова, Николая Рубцова, Бориса Ручьёва, Алексея Маркова, Сергея Викулова — впрочем, учёные лучше знают, кого считать первым, кого восьмым, десятым. Окончательно на эти вопросы ответит время.

В последние годы своей жизни Твардовский ничего, подобного «Василию Тёркину», не написал. А если взять Пушкина, Лермонтова. Есенина. Некрасова, Кольцова, Никитина — у них каждое новое стихотворение или идёт вперёд по совершенству или стоит на уровне предыдущих. Поэт всегда поэт, талант всегда талант. Перефразируя известную поговорку французов, можно сказать: если есть талант, то есть. И всегда есть. А не так, чтобы вчера был, а сегодня — нет.

Но в чём же дело? Откуда в наше время взялось такое поразительное, труднообъяснимое явление? Вчера талант был, а сегодня убывает, а завтра, послезавтра, глядишь, и весь вышел?

Наверное, стоит прислушаться к мнению академика Фёдора Углова: на вскрытии у долго пьющих людей наблюдается сморщенный мозг, похожий на поверхность печёного яблока.

Скажут: бросает тень на Твардовского! Другие станут утверждать: не так уж много он пил.

Обратимся к свидетельству людей, близко знавших Твардовского, например, к Солженицыну. Газета «Советская Россия» 26 октября 1991 года напечатала большую статью Роя Медведева «Твардовский и Солженицын».

В своём «Телёнке» Солженицын много пишет о Твардовском, отмечает его высокие духовные качества: благородство, честность, врождённый такт. Но через каждые двадцать-тридцать страниц изображает и сцены пьянства поэта: «...тяжёлыми шагами спустился он со второго этажа в нижней сорочке с мутными глазами». «Руки его тряслись не только от слабости, но и от страха».

«И обречён был Твардовский падать духом и запивать от неласкового телефонного звонка второстепенного цекистского инструктора и расцветать от кривой улыбки заведующего отделом культуры». И дальше: «Новый мир» вёлся «непостоянными и периодически слабеющими руками».

Возражая Солженицыну, автор статьи восклицает: «Нет, Твардовский вёл свой журнал уверенно и твёрдо».

Оставим в стороне спор литературный, укажем лишь автору статьи на явное противоречие в его рассуждениях: может ли иметь твёрдые руки и ясную голову человек, пьющий едва ли не каждый день? Ведь сам же автор статьи утверждает: «Да, Твардовский иногда запивал и, бывало, надолго».

Иногда запивал... Может быть, в запои ударялся иногда, но в те, шестидесятые годы, о которых идёт речь, я видел его почти ежедневно и редко — трезвым. Но ведь алкоголь, как теперь известно, держится в клетках организма, — и, прежде всего, мозга, — больше двух недель.

Значит можно утверждать: в последние годы, может быть, десятилетия, Твардовский всегда находился под воздействием алкоголя, когда и глаза неясные, и сердце нездорово, и руки подрагивают, а что уж до ума — тут и говорить нечего. Наконец, и сам он однажды признался: «Ведь я не пью, когда пишу, и потому пишу так мало».

«Вино мстит пьянице», — говорил Леонардо да Винчи. И самая страшная месть — порок этот передаётся потомству.

Однажды к Геннадию Шичко обратился за помощью статный, красивый юноша. Его одолевала страсть к алкоголю. Это был внук Александра Твардовского. Шичко долго с ним занимался и — победил пагубную страсть.

Жаль, что судьба не свела в своё время двух великих русских людей — Александра Твардовского и Геннадия Шичко, подарившего миру надёжный способ отвращения людей от алкоголя и наркотиков. Питерский чародей не пожалел бы никаких трудов, чтобы отвратить беду и продлить жизнь автору «Василия Тёркина».

Когда думаешь о Твардовском, о его преждевременной гибели, то невольно приходят на ум слова Некрасова: «Братья-писатели, в вашей судьбе что-то лежит роковое».

Замечу тут кстати: мои товарищи по литературному труду — знакомые мне и не знакомые поэты и писатели, задыхающиеся в тяжких объятиях алкоголя, имеют счастливую возможность стать трезвыми и вновь зажить здоровой полнокровной жизнью, — последователи Шичко успешно работают почти в каждом городе.

После выхода в свет моей книги «Геннадий Шичко и его метод» многие читатели звонят и пишут: «Прочёл Вашу книгу и перестал пить». Многие, но не все, и даже не большинство читателей. Может быть, с выходом в свет ещё и этой книги читателей, бросивших пить, станет больше.

Ничего в жизни не желал бы я так сильно, как увидеть трезвыми всех наших писателей, а там, дальше, и всех людей на свете.

Автор статьи «Твардовский и Солженицын», следуя нашим традициям не говорить пьянице о том, что он пьёт, в особенности же, если пьяница большой человек, да и нет его в живых, стремится обелить Твардовского, но при этом мало задумывается о пагубной силе порока, убивающего наших поэтов. Нам кричать надо о нависшей беде повального пьянства, искать и корчевать корни этого зла, а не стыдливо закрывать глаза при виде очередной жертвы Зелёного Змия.

Молодой в то время поэт Валентин Сорокин, испытывая и сам зловещее дыхание алкоголя, написал в конце шестидесятых годов стихотворение «Упрёк смерда». Не стану утверждать, что героем стихотворения был наш общепризнанный Первый поэт, но многие черты его мы угадывали.

Вот эти стихи:

От дел насущных отстранясь.

За ставней, за резным оконцем.

Ты снова тяжко запил, князь.

Не видя Родины и солнца.

 

Под сердцем сумеречь с утра,

А холуи прикрыли двери.

Слух просочился, что вчера

Ты об косяк раскровил череп.

 

А помнишь — хлеще, чем прибой,

Вокруг тебя толпа шумела.

За кличем, брошенным тобой,

Дружины шли в сраженье смело.

 

Теперь — лишь кружек перестук,

Да женский плач средь долгой ночи.

Повылинявил твой сюртук.

Повыцвели орлины очи.

 

У врат центральных стал Гирей,

У боковых толкутся персы.

Твоих смазливых дочерей

Улещивают иноверцы.

 

Сгребают злато для родни,

Ложь и безверье прививают,

Твоим же именем они

Сынов отчизны убивают.

 

Любовью к ближнему корят.

В шинках шельмуют, дармоеды.

По всей Руси они творят

Неслыханное зло и беды.

 

Довольно воду нам толочь,

Сзывай, сзывай совет старейшин,

Тебе нельзя уже помочь,

Тебя пора судить, светлейший.

 

Когда врагу мы отомстим,

Героев вырастим на смену

И, может, хмель тебе простим.

То чем оплатишь ты измену?

Силой своего воображения и таланта поэт глубоко и верно высветил драму спившегося певца, провидел его логический конец и, одновременно, свою же собственную трагическую судьбу. Человек может сойти с круга, стать пьяницей, это его драма, но когда песня замирает в груди певца — это уже трагедия. И не одного только певца.